В древности гонцов с плохими вестями казнили на месте, а что же можно сделать с тем, кто намеренно хочет сделать больно, специально говорит страшное, чтобы причинить нестерпимое мучение, чтобы разрушить…

И сейчас я готова бороться за себя до последнего. Все что угодно — только чтобы не ощущать слизкие руки богатенького ублюдка на себе.

— Тварь! — воет мажор и хватается за щеку, а я как в замедленном кадре наблюдаю, как взмывает вверх его кулак, как-то без страха думаю, что вероятно, чтобы дать сдачи…

53

Зажмуриваюсь, понимаю, что все. Если этот кулак прилетит мне в лицо… Если он ударит…

Это конец. Просто конец. Все как в тумане, но именно в эту секунду ручка двери дергается. Одни раз. Затем еще. И еще.

— Что такое?! — слышится из-за двери, — немедленно отоприте!

Опять дерганье ручки уже более агрессивное. Быстрое и я распахиваю глаза, смотрю на прифигевшего Арсения. Больше на его лице нет злости и желание прибить отказавшую студентку, но вот ноздри все так же раздуваются. Однако кулак он опускает. Еще бы. Рисковый он с девушкой.

— Если эта дверь сейчас же не откроется, то тот, кто там находится может писать увольнительную по собственному желанию! — рявкает декан и ударяет по панели, — если там студент — будет отчислен! Открыли! Живо!

Наконец Арсений выпускает меня из плена своего тела, отходит, а я делаю шаг всторону, затем и дверь позади меня распахивается, громко хлопнув о стену.

Прикусываю губы. На пороге стоит невысокий крепкий мужчина средних лет в дорогом костюме буквально с иголочки. Лицо декана покрывается пятнами. На щеках прямо точки идут.

Еще один в бешенстве на мою голову.

День можно считать удачным.

Молчание длится мгновение.

— Вишневская?! — выдает удивленно Филипп Константинович, а затем переводит взгляд с меня на Арсения, — Шаповалов?!

Брови мужчины приподнимаются, затем декан хмурится и цедит зло:

— Вам в деканате делать нечего, Арсений. Покиньте помещение. Немедленно!

Чувствую, как пространство буквально щелкает от напряжения. Потому что мажор не двигается с места. Злость его переполняет и взгляд, который он адресует декану слишком напряженный. У него словно в мозгу щелкает сможет ли он идти на рожон, или не стоит наживать врага в лице человека столь высокопоставленной должности.

— У вас какие-то вопросы ко мне лично, Шаповалов?! — интересуется декан, глядя мажору прямо в глаза.

Все же Филипп Константинович не последний человек в университете. Мужчина весьма высокого положения. Именитый врач, имеющий статус и по слухам связи в государственном аппарате, да и простые люди подобных должностей не имеют, так что Арсений горазд права качать с заведомо слабым противником, а вот с тем, кто как минимум с его папой на одном уровне стоит — он уже свое дожимать не в состоянии.

— Еще раз спрашиваю, Шаповалов, есть ко мне лично вопросы?!

Декан спрашивает ровно, но вот желваки на щеках у мужчины дергаются, а губы сжимаются в суровую линию.

— Нет, Константин Филиппович, вопросов к вам у меня нет.

— Тогда идите на свою кафедру. И не прогуливайте лекции. У вас экзамены на носу, а отчисляют у нас с любых курсов ординатуры.

Арсений прищуривается. Пикировка на грани фола. Намеки моего декана понятны. Мужчина имеет достаточную власть, чтобы осадить Шаповалова, что и демонстрирует весьма наглядно.

— Я понял, — цедит мажор.

Декан кивает в сторону двери.

— Свободен.

Арсений бросает на меня взгляд, словно предупреждает, чтобы молчала, или дает понять, что наш с ним специфический разговор не окончен.

Едва удается в отвращении не передернуть плечами. Мажора ветром сдувает, а декан проходит в глубь общего помещения, но не идет к двери, за которой располагается его огромный кабинет.

Мужчина подходит к шкафу с документами и вынимает папку, затем, словно, спохватившись, кладет ее обратно. Поворачивает голову в мою сторону.

Опять окидывает меня внимательным взглядом из-под очков в роговой оправе. Голубые глаза умные. Но сам взгляд неприятный. Цепкий.

— Не ожидал от вас, Алина Николаевна…

Выговаривает мне, а я опускаю голову, смотрю на свою одежду, которая в беспорядки, ощущаю, что волосы у меня растрепались и сейчас несколько прядей выпали из хвоста.

— Был совсем иного мнения…

Что обо мне подумал декан?!

Что я заперлась в деканате с чертовом уродом и занимаюсь сексом?! Или готовлюсь заняться?!

На автомате приглаживаю волосы, глаза обжигает от слез.

Ком обиды сковывает горло.

Моя жизнь летит слишком быстро и не в том направлении.

— Что я такого сделала, чтобы вы, Филипп Константинович, поменяли обо мне свое сложившееся за несколько лет общения, мнение?

Упрямо вскидываю подбородок и задаю вопрос. Я пахала без продыху, чтобы быть на хорошем счету, а стоит одному упырю запереть меня в кабинете, как декан готов думать, что это я решила поактивничать?!

— Что здесь произошло, Вишневская?!

Хмурится. Задает вопрос. А я лишь зло стираю с щеки непозволительную слезу.

— А вы что не видите?! Я ведь заперлась здесь с Арсением, чтобы поразвлечься, вы так обо мне думаете?! Вот и думайте что хотите! Вы все! Ненавижу! Ненавижу!

Не понимаю как и почему, но я скатываюсь в истерику, рыдаю, меня трясет.

Видимо откат от нападения Арсюше запоздало накрывает.

Декан сначала выглядит опешившим от моей реакции, но затем профессионализм берет верх, он подходит к графину и наливает мне воды, затем хватает за локоть и усаживает на стул. С силой вкладывает стакан в мою руку и командует строго.

— Пей!

Голос отработанный, не терпящий возражений, и я делаю что велено, а Филипп Константинович неожиданно хватает мою свободную руку и сжимает запястье, профессионально прощупывает пульс.

И спустя секунды молчания спрашивает мягче:

— Что здесь произошло?!

54

Декан задает вопрос будничным тоном, словно скучающе.

— Ничего.

Поджимаю губы.

Мужчина смотрит на меня мгновение, затем кивает своим мыслям.

— Пройдемте, — командует, сам направляется к своему кабинету, открывает дверь, и я неуклюже поднимаюсь, иду за Филиппом Константиновичем.

Вхожу в просторный кабинет, мужчина разбирает бумаги на своем столе, что-то расталкивает по папкам.

— Садитесь, Вишневская. Вы выглядите так, что сейчас упадете в обморок, а судя по пульсу, вы в шаге от панической атаки.

Делаю что говорит. Затем декан резко откладывает папки на край стола.

— Это документы для испанцев, — ставит меня в известность, вы знаете что должны делать.

Киваю.

— Отлично с делами решили, — садится в свое большое кресло и откидывается на спину, — а теперь, Алина Николаевна, вы мне расскажите, что именно произошло в предбаннике моего кабинета.

Хочу открыть рот, чтобы отболтаться, но декан поднимает указательный палец.

— Юлить и врать не советую. Ситуация крайне подозрительная. Думаю, мне не стоит напоминать кто такой Арсений Шаповалов.

Улыбаюсь грустно.

— Не стоит. Я виновата во всем, а он тут не при чем. Мимо проходил. Вы меня исключать теперь будете?

Вскидываю подбородок и смотрю прямо в глаза декана. Я считала его светилой. Восхищалась. Он всегда казался мне эталоном врача. Именно того человека, который достоин носить белоснежный халат, для кого существует понятие чести и клятвы, которые мы все обязаны давать и которым должны следовать.

Филипп Константинович наклоняет голову на бок, внимательно следит за моей мимикой, за слезами, которые дрожат на ресницах.

— Я бы поставил вам в вину как минимум красноречивый след от ногтей на щеке Арсения, уверен, что если проведем анализ, под вашими ногтями окажутся частицы эпителий Шаповалова.

Фыркаю. Нервно.

— Я его поцарапала. Да. И если бы сумела заехала бы еще и между…

Торможу. Понимаю с кем именно говорю.