Немного начинает подташнивать. Опять. Поутру я слишком остро ощущаю запахи. Особенно неприятно, когда ароматы духов смешиваются и где какой парфюм уже не разобрать, а еще и противно воспринимается слишком острый мужской запах, когда рядом становится потный мужичок.

Я буквально впиваюсь в окно и отворачиваюсь. Мутить начинает сильнее. Поэтому стараюсь дышать ртом, а не носом.

Поездка превращается в какую-то изощренную пытку. На нужной остановке вываливаюсь из маршрутки на улицу и передергиваю плечами.

Вдыхаю воздух полной грудью. Нервозность зашкаливает. Чем ближе я подхожу к поликлинике, тем хуже мне становится. Вероятно, причиной всему переживания.

Я подхожу к старому трехэтажному зданию уже на дрожащих ногах, еле держусь, чтобы не грохнуться.

Отчего-то становится отчаянно страшно. Ведь мужчина, который со мной спал слишком жестоко указал на рамки…

— Я не беременна. Не беременна…

Повторяю шепотом, как мантру, списываю тошноту на духоту, которая была в маршрутке. Мало ли от чего может тошнить. Не всегда виной всему беременность!

Когда зашла внутрь, меня начало уже реально трясти.

На постовой симпатичная женщина, которая оказалась той самой Клавой, проводила меня к врачу, который дал направления на анализы. Пока сдавала время опять тянулось, затем вновь я заняла место в очереди к гинекологу.

Время тянулось. Нервы сдавали.

Когда пришла мой черед, я вхожу в кабинет. А дальше меня оглушает. Все как в тумане. Выхожу из кабинета сама не своя.

Беременна… Я беременна…

Конечно, я это знала еще до того, как гинеколог озвучил вердикт.

Слишком много симптомов. Я все прекрасно понимала, но сознание отказывалось принимать этот факт.

Ноги сами несут меня обратно в дом бабы Нюры.

Я пропускаю маршрутку и иду пешком. Здесь не так уж, что слишком далеко. Мне нужно пройтись, чтобы собраться с мыслями.

Я не смогу избавится от своего малыша. Даже мысли подобной не допускаю. Предложение врача об аборте всколыхнуло душу.

Не мой это вариант. Не смогу. Никогда.

Но осознание, что на моей карьере и учебе сейчас ставится жирный крест не покидает.

Бреду вдоль дороги и по щекам струятся слезы. Я разбита. Одна ночь с презервативом и я залетела.

Молодец, Вишневская. Так повезти только тебе может!

— Как?! Как такое могло произойти со мной?! Это просто невозможно! Одно единственная ночь и…

И только в эту секунду вспышкой в сознании проскальзывает один маленький эпизод той ночи, который стерся, потому что я уже практически отключалась от усталости и от того дикого напряжения, которое взрывалось в сознании огненными вспышками кульминации.

Тогда я кое-что почувствовала…

Прикусываю губу.

Бабуля оказалась права. Не знаю, как ей удалось угадать. Но я понимаю, что защита действительно порвалась. Может не сильно, не заметно для Лекса, не знаю, но мне хватило, чтобы залететь…

Когда поднимаюсь по лестницам, уже глаза ничего не видят, пелена слез мешает, тянусь, чтобы постучать, но дверь открывается еще до того, как я нажму звонок.

— Ну входи, милая, входи. Не плач. Детка — это радость.

Проговаривает бабушка, а я падаю на женщину и реву у нее на плече.

— Ну-ну, ты чего, Алинушка. Семя дало свои плоды на благодатной почве. Судьба это твоя.

Гладит меня по спине и заводит в квартиру. Я оказываюсь на кухне и почти грохаюсь на стул, продолжаю плакать.

— Поешь пирожков, полегчает.

Отвечает бабушка и снимает белую салфетку с ароматной сдобы.

— Не хочу, баб Нюр, ничего не хочу. У меня жизнь кончена… — утираю нос и шмыгаю.

— Цыц, дуреха. Че енто кончена?!

Протираю глаза, хлюпаю носом непрерывно.

— Все в университете знают с кем я спала! Узнают, что я беременна и будут гнобить. А Ставров… я не знаю, что от него ждать! У меня подруга по залету за богатенького мажором вышла замуж. Она эту ночь подстроила, нас в один номер заселила и… — вскидываю глаза на бабу Нюру, осознание нарывает, когда я неожиданно горько произношу:

— Он меня не простит и не поверит, что это случайность!

Бабушка берет еще парочку тепленьких пирожков и кладет передо мной в старенькую тарелку с голубым ободком по краю. Уже давно выцветшую.

— Ешь. Ребенка голодом не мори.

Командует и я действительно забираю пирожок и принимаюсь жевать без особого энтузиазма.

Пока я углубляюсь в свои мысли, бабушка опять на меня смотрит внимательно.

— Что делать будешь, Алина?

Спрашивает серьезно.

— Рожать, — отвечаю уверенно, и вздрагиваю, когда старый чайник издает свист.

Бабуля поднимается, снимает с плиты красный пузатый чайничек, заваривает ароматный травяной напиток и ставит передо мной чашку, от которой исходит бодрящий аромат.

Бабуля шамкает губами, затем неожиданно серьезно задает вопрос:

— Правильное решение. Рожать. У тебя и другого выбора нет. Не тот ты человек, Алинушка.

Делаю обжигающий глоток. Дрожь уходит, внутренне начинаю согреваться.

— А вот с отцом своего сына что делать будешь?!

48

Вопрос бабы Нюры застает врасплох.

Мотаю головой и наконец начинаю говорить все, как на духу.

— Я не знаю.

— А если подумаешь?

— Он жестокий человек. Я знала его всего ничего, но явно прочувствовала как именно он относится к тем, кто пытается схитрить. Понимаешь, баб Нюр, моя подруга вышла замуж за парня, потому что забеременела. Диана хотела хорошей жизни и ей это удалось. Ее мечта осуществилась… Вот и хотела она, чтобы и у меня получилось.

— Ох и заварили вы девки кашу, — отвечает бабушка в сердцах.

— Вот и Ставров мне дал понять как он относится к невесте и ее методам достижения цели.

— Ну ее-то одну виноватой не делай, Алинушка. В этом деле двое всегда участвуют.

Многозначительно говорит бабка, а я лишь пожимаю плечами.

— Я сама виновата в том, что произошло, баба Нюр. Мне Ставров шанс дал. Выбор. Но… Понимаешь. Меня повело. Впервые в жизни голову потеряла. Между нами словно искра зажглась, и я решилась отдаться ему. Потому что четко осознавала, что между нами пропасть и общего быть не может. Он стал для меня волшебством. И… я не жалею о той ночи.

— Ну почему же между вами ничего общего? — улыбается бабуся, — очень много у вас общего теперь. Оно в тебе зародилось.

— Я… я боюсь рассказывать ему об этом. Да и как?! Даже если вдруг захочу пойти и все выложить, то во-первых у меня нет его номера телефона, а связываться через третьих лиц, чтобы рассказать о своем положении не вариант. Да и я не знаю, как он отреагирует! Он жесткий. Понимаешь, баба Нюр?

Бабушка молча слушает, а потом опять у нее взгляд становится скользящим.

— Лютый зверь он. Сейчас. И не здесь. В другом месте. Рассердили его сильно…

— Что?! — спрашиваю удивленно.

— Ничего, Алинушка, ты говори. Мысли, когда озвучиваешь и решение приходит…

— Я боюсь его реакции, баба Нюр. Она не предсказуема. Вдруг не нужны ему беременные девушки? А если заставит от ребенка избавится. Если подумает, что я и вправду специально забеременела, вся ситуация против меня, баба Нюр.

— Хуже тоже может быть, детка, такие мужчины ребенка и отнять могут. Если посчитают, что мать решила наживаться на своем чаде.

Выдыхаю с шумом. Пальцы ощутимо дрожат. То, что говорит бабушка вызывает в груди сомнения и я понимаю, что со Ставровым шутки плохи. Не зря его боятся. Да и мне хватило нашего общения, чтобы понять, насколько он может быть жесток.

Вспоминаю его телефонный разговор на балконе.

Как ему женщина звонила, плакала, умоляла, а он ее отшил, как отрезал, а потом пришел со мной развлекаться.

Стоит воскресить в мозгу этот кадр, как у меня сердце сжимается. При чем реально. Сильно. Спазмом. Дышать не могу. Боль бьет по нервным окончаниям.

— Алинушка! Алинушка! Ты что, деточка?! Ты что?!

Бабушка вскакивает, бежит к умывальнику и открывает кран, набирает воды в чашку и мне в лицо бросает, холодные капли приводят в чувство и заставляют сделать вдох.